– Всё ради тебя, Кантана, – прошептала Зейдана. – И мы многого достигли. Правда.

– Так значит, нет у неё никакого недуга Пропасти?!

– Всё верно. Тилен страдает от избиения.

– Вы стравили мою дочь и Сасси, госпожа Бессамори, – беззастенчиво проговорила Ленор, зажигая свечу. Розоватые блики затанцевали на досках стен. – Из-за Вас мать Сасси была вынуждена подарить нам две повозки с лошадьми. Не стыдно Вам?!

– Если Вы уверены, что я виновата, могли бы и не принимать дар! – прошипела Кантана. – Знаете же, что семья не самая богатая. Извоз – всё, чем они промышляли. Вы же отобрали у них последние деньги!

– Ну-ну, – фыркнула Ленор. – Нам тоже не помешает транспорт. И дар вообще-то отдают по собственной воле, а не по принуждению.

– К слову, Ваша дочь тоже многое наворотила! – вскрикнула Кантана, тут же замолкнув.

– Не кипятитесь, – Ленор нагловато ухмыльнулась. Кантане стало понятно, от кого переняла Тилен свою скрытую беспринципность. – Поговорите лучше с Тилен. Она ждёт Вас.

Кантана задержала дыхание. Пыльный воздух, пахнущий грязным бельём, осел в лёгких. Ноги онемели и отяжелели, угрожая подогнуться и уронить тело на пол. Душа, задрожав, смёрзлась ледяным комочком у позвоночника, а голова опустела, растеряв остатки мыслей. В последний раз, когда она шла по этому коридору, её переполняло детское счастье. Она несла Тилен свежие сплетни, горячие, как только что выпеченные пирожки, и горела желанием поскорее поделиться ими. Да и Ленор в тот день была очень приветливой… Теперь же Кантана не видела ничего вокруг. Предметы небогатой обстановки проносились мимо, смазываясь в боковом зрении.

Комната Тилен венчала тупиковый конец коридора. Когда Кантана, отважившись, толкнула дверь, воспоминания вскружили голову, на мгновение вытащив из реальности и оторвав от земли.

Тилен сидела на разобранной кровати, потупившись. Чёрный ситец сорочки собирался складками на сгорбленных плечах, обрываясь над локтями. На бледном полотне коже собирались кучками успевшие позеленеть кровоподтёки. Казалось, что она не слышит ничего вокруг. По крайней мере, скрип двери не привлёк её внимания.

– Тилен? – Кантана посмотрела на подругу исподлобья. Сердце зашлось, отдаваясь оглушительным стуком в висках.

– Ты? – вопросительный взгляд Тилен был едким, как кислота.

Прямоугольное окно за спиной Тилен выходило на задний двор. Извилистая трещина ломала пейзаж пополам. Сквозь муть стекла проглядывали груды досок и деревянные корыта для стирки. Растопырившие крылья вороны, стайкой собрались у одного из них, пытаясь напиться позеленевшей воды. Кантана горестно хмыкнула: вот бы в птицу превратиться, да унестись прочь в серое небо. Лишь бы не терпеть этого унижения! Лишь бы не видеть разводы кровоподтёков, украшающие тело Тилен, и не ощущать её боль, как свою.

И пусть Тилен никогда не узнает, насколько обычная девочка из рабочего квартала может превосходить младшую из клана Бессамори.

– Я ни о чём не жалею, – сорвалось с губ Кантаны. Врать не хотелось, ползать в ногах – подавно. Да и не моглось. Глаза защипало от подступивших слёз. Старые обои с цветочным рисунком засеребрились накатами.

– Ну и что, – голосом, полным безразличия, выдавила Тилен. – Я всё равно люблю тебя. Кто бы знал, что жизнь всё так расставит.

– Тилен, – выдохнула Кантана, удивлённая откровением, – зачем мы так с нашей дружбой?

– Я лишь хотела, как лучше, – Тилен опустила голову. – Ты можешь не верить мне, но какой от этого прок? Я хотела, чтобы ты, наконец, повзрослела. А повзрослели в итоге мы обе…

Теплота пошла по венам. Кантана больше не могла противиться сокрушительному напору эмоций, обуявших рассудок. Подлетев к подруге, прижала её к себе. Тилен, заплакав, уткнулась лицом в оборки её юбки.

– Я не думала, что так получится, – призналась Кантана. Едва сдерживая слёзы, она поглаживала пальцем фиолетовый кровоподтёк на плече подруги.

– Ты вообще никогда не думаешь, Бессамори, – фыркнула Тилен сквозь слёзы.

Чёрное пятно взметнулось в воздух за окном. Огромный ворон, опустившись на карниз, настойчиво забарабанил клювом по стеклу. Глухой звук ударил по вискам, впрыскивая под кожу ужас. К добру это или нет?

Сине-чёрная дымка накрывает глаза и щекочет бархатом веки. Лёгкие наполняет спёртый табачный душок, вызывая отчаянное желание отплеваться. Кругом – абсолютная темень, такая насыщенная и густая, что Мии кажется, будто она ослепла. Как ни раздирай себе глаза, ничего не увидишь. В трясине мрака вязнет всё: кончики пальцев, отголоски звуков и даже разум.

Темнота кажется знакомой. Спёртая тишь, провонявшая мускусным потом и сигаретами – тоже. До головной боли, до щемящей безысходности. До желания вцепиться пальцами в сплетения вен на запястьях и вырвать их.

Она там.

Здесь. В месте, где, сколько ни кричи и ни умоляй, никто не услышит. Снова. Пластинка, елозящая по кругу на допереломном проигрывателе. Как будто бы этот кошмар не заканчивался!

Миа пытается пошевелить правой рукой. В тишине раздаётся металлический стук, как доказательство. Браслет наручника удерживает её прикованной. Она почти видит его сквозь мрак: серебристый, тяжёлый.

Но… как? Почему она снова там? Может быть, кошмару не было конца, и всё, что было потом – лишь иллюзия, порождённая воспалённым воображением, голодом и болью? Может, не было ни отца, что внезапно ворвался в её персональный ад с группой друзей-миникаперов, ни верного друга Азазеля, ни долгожданной стажировки в лечебнице, ни обедов на факультете пространственных трансформаций, ни… Нери? Память воскрешает едва заметные веснушки на переносье, бледную кожу и дымчатые глаза, и Миа понимает: Нери был. Нери есть.

Тогда почему?

Может, она умерла?!

Мысли сменяют друг друга, не успевая обозначиться. Акварель, скатывающаяся каплями на стекле. Бессвязный поток ахинеи. Миа снова бросает взгляд на запястье, и видит стальной обруч, стискивающий тонкую кожу. Красная линия от сдавления бежит по предплечью: тугая и болезненная.

Стоп. Она это видит?! Но ведь кругом тьма кромешная! Здесь нет даже случайного лучика, чтобы глаза могли приспособиться! Это – часть их плана…

Вывод один. Это – сон! Всего-навсего ночной кошмар, один из тех, что стали неизбежными спутниками новой реальности. Иллюзия, цена которой – лёгкое дуновение, щелчок пальцев. Осознание дарует облегчение. И хотя она не может вспомнить, где заснула и где находится сейчас, оно приносит непередаваемую эйфорию. Должно быть, подобное чувство испытывает слепая особь, прозревая.

Миа с лёгкостью выдёргивает руку из кандалов и вторгается во тьму, сливаясь с ней. Непроглядный мрак рассеивается, открывая дорогу в глухой коридор. Пол прибежища мягкий и вязкий, как перина или дрожжевое тесто. Шаги даются с трудом. Лодыжки ломит от нагрузки. Вдалеке брезжит свет, но это не яркие дневные лучи. Скорее, дрожащие огни ночного города. Пронзительная синева, накаляющаяся до яркого фиолета.